Гром - Страница 46

– Я привык так считать.

– Привык?

– Да ничего. Не обращай внимания.

– Хотя у меня был адрес, все равно пришлось сперва постучаться к твоему домовладельцу и спросить его, куда ехать дальше. Я не знала, что ожидать. Не знала, как выглядит твой дом. Мне он понравился, – добавила она. Ее глаза задержались на книжных полках, иероглифах, выполненных черной тушью.

– Спасибо.

– Надеюсь, я не побеспокоила тебя.

Он пожал плечами:

– Я просто… Так, делал одну работу.

– Я могу уйти.

– Ну, раз уж ты здесь, то останься хоть ненадолго.

Она улыбнулась ему, тепло улыбнулась.

– Может, хочешь… чего-нибудь выпить? – спросил он.

– Конечно.

– Бурбон или пиво, у меня есть пара бутылочек.

– Немного вина? Скотч?

– Извини. Я не держу под рукой много алкоголя, обычно не пью много, но…

– Да, – кивнула она. – Но. В такие моменты, как этот. Я буду пить то, что у тебя есть, – добавила она.

Пока он ходил на кухню за чистым стаканом и бутылкой бурбона, она довольно долго оставалась одна в комнате.

Джаз на волне прогрессивной радиостанции сменило женское пение.

Ветер стучал в окна.

Когда Джон вернулся из-за кухонной стойки в гостиную, она стояла возле его стола. Водила пальцем по лакированной поверхности стола, по желтому блокноту.

– Работаешь, да? – сказала она. Ее пальцы остановились на чистом желтом листе бумаги. – Я тоже должна была бы сейчас работать.

Наполни стакан бурбоном где-нибудь подальше от стола, так, чтобы ей пришлось отойти, чтобы взять его.

Она подошла за стаканом.

Их руки не соприкоснулись.

– Ты знаешь, – сказала она, – на прошлой неделе я боялась, что этот год будет точно таким же, как и прошлый. За то, чтобы мы были счастливы, а?

– Фрэнк любил говорить, что человек сам кузнец своего счастья.

– Правда? – Она закружила янтарный водоворот в своем стакане. Платье цвета индиго свободно облегало ее. Легко угадывалось, что под ним нет бюстгальтера.

– Мы ведь не знаем друг друга достаточно хорошо.

– Скорее, даже совсем не знаем.

– Ты, конечно, можешь со мной не соглашаться.

– Я не имел в виду…

То, как она тряхнула головой, заставило его замолчать.

– Иногда чем больше мы говорим о каких-либо вещах, тем больше запутываемся.

– Иногда.

– Послушай, я несу эту чушь, однако… Правда состоит в том, что я не хочу оставаться сегодня одна. И среди всех лиц в этом «городе смерти» твое оказалось единственным, рядом с которым я не буду себя чувствовать одинокой.

– Большой город, – сказал он. – Здесь…

– Не говори мне про этот город. Или про смерть. Мои родители… Боже мой, даже собака, которая была у нас, когда я была ребенком…

Слезы наполняли ее глаза.

– Все хорошо, – попробовал успокоить ее Джон.

– Нет, не все. – Она всхлипнула. – Извини. Обычно все удивляются моему самоконтролю. Не веришь? Спроси любого в моем офисе.

– Это ненормально.

– Это правда.

Она подняла свой стакан:

– Итак, за что мы будем пить?

– За все.

– Нет, не за все. Во-первых, давай выпьем за Фрэнка Мэтьюса.

Они чокнулись стаканами. Выпили. Она опустила свой полупустой стакан:

– Обжигает.

– Ты сможешь привыкнуть к нему.

– Держу пари, уже смогла.

Она отвернулась, пошла к дальней стене, провела рукой по спинке кушетки.

Из радио доносились тяжелые удары бас-гитары, пронзительные вопли соло-гитары, скрипучий голос блюза «Чикаго».

Дождь стучал в окна, барабанил по крыше.

– Ужасная погода, – заметила она.

– Однако здесь нам хорошо.

Она залпом осушила остатки бурбона. Обжигающая дрожь пробежала по ее хрупкой фигурке. Поставила пустой стакан на книжную полку. Спросила:

– Ты думаешь, я знаю, что делаю?

– Возможно, даже лучше меня.

– Вряд ли, ну да ладно, будем считать, что мы оба правы.

Она подошла к нему.

– Вечером… – Тряхнула головой. Пристально посмотрела ему в глаза. – Вечером я хочу, мне необходимо чувствовать, что я живу. Не потерять контроль над собой. И черт с ней, с удачей.

Она стояла так близко, что он чувствовал ее бурбонно-приятное влажное дыхание. Горячий мускусный запах ее тела. Запах розы.

– Вечером, – прошептала она. – Только вечером.

Подняла голову. Он прикоснулся к ее щеке. Ее глаза закрылись, и она потерлась щекой о его ладонь.

Поцелуй ее.

Ее губы потянулись к нему; она была душистой и влажной. Ее руки обвились вокруг его шеи, она прижалась к нему. Губы призывно раскрылись, они были так близко, что он чувствовал их возбуждение.

– Назови мне десять тысяч причин, почему этого не следует делать, – прошептала она. – Но сделай это завтра.

Она пригнула его голову и поцеловала.

Внутри у него вспыхнул огонь.

Да провались все к чертям.

Притянул ее ближе.

Платье такое мягкое на спине, ребра. Запах роз. Запах кожи. Колотящееся сердце, превратившееся в вихрь. Смял ее мягкое платье. Расстегнул «молнию». Пылающая, обнаженная спина – такая гладкая, ребра – такие хрупкие под его ладонями. Он стянул платье с ее плеч, вперед и вниз.

Соскользнув, платье упало.

Ее груди, два маленьких душистых конуса, высокие и нежные, на вершине каждого набухший кружок, в центре которого маленький розовый наконечник стрелы.

Проступающий под ее колготками изгиб смуглого полумесяца. Аромат ее океана.

Руки Джона нежно скользили вокруг ее талии, по гладкому плоскому животу и вверх к груди.

Она прижала его ладони к своей груди, тихонько вскрикнула, опять притянула его губы к своим, потом заставила их опуститься еще ниже, к своей груди, вновь вскрикнула, когда он обхватил губами правую грудь, его язык трепетал, нежно щекоча сосок. Потом целовал ее сердце, грудь. Она застонала и опять притянула его лицо к своему, подставив для поцелуя губы. Ее пальцы наконец расстегнули его рубашку, стащили, отбросили прочь.